Гвейн Гамильтон - Моя жизнь с русскими. Или Свой среди чужих
Каждый день мы приходили в частную свою столовую и присаживались. Вскоре приходили два солдатика, чья работа была нас обслуживать. С ними еда – огурчики и помидорчики в сметане с укропом; гречку или макарошки с котлетами; чай с лимончиком. Классно. Вижу эту еду во сне – теперь, когда окружен гамбургерами. А тогда это было трудное испытание: что с этим делать? Где булочки и кетчуп?! Был, конечно, черный хлеб на столе всегда, и мы с ним делали себе гамбургеры, но было не то.
Солдатики приносили еду, подавали и садились за стол. Смотрели на нас. Аппетиту это не помогало. Волновались мы: они так сидят здесь, потому что не доедаем?
Через пару дней немного расслабились. Научились есть котлеты без булок и под призором. Начали и с солдатиками разговаривать. Оказывается, они тоже хотели разговаривать. Научили нас говорить по-русски, как настоящие мужики. И попросили научить их говорить по-англиски, как настоящие мужики. Короче, классно.
С ними дружили и, как в настоящой дружбе, начали просить об одолжениях. Попросили, чтоб еду нормальную приносили.
– Ви што, – говорят – еда афигитильная. Солдати так не кушают нигде.
И мы в свою очередь пытались принести им подарочки – сигареты и так далее, но они отказывались их принять. Душевные такие ребята. Мои первые русские друзья. Я так горд был, каждое утро просыпался с чувстом своей собственной значимости – у меня настоящие русские друзья. Я уверен был, что теперь все у меня в жизни получится.
Когда воротился в Москву на меня люди начали совсем странно смотреть. Спросил, как куда-то проехать, отвечают: «Сам найдешь дорогу». В ресторане пытался заказать еду – только кивают головой и отходят. Я не мог понять. Спросил у знакомой канадки – хорошо говорила по-русски, хорошо понимала аборигенов.
– Да, – говорит, – ты странно по-русски говоришь, с каким-то кавказким акцентом. Еще и материшься, как солдат.
– Чего!? – недоумевал я, – не понял, на фиг.
– Ты с кем общался все это время? – спрашивает.
– Да, со своими друзьями русскими из Дагестана. – ответил я.
– Понятно, понятно. Ну классно. Так держать.
Только потом я узнал, что лезгин – это не совсем русский, а Дагестан – это не совсем Россия, и что говорю с канадско-кавказским акцентом.
Во как – круто.
Долгое время я ходил на рынок и пытался сохранить свое достояние – с торговцами беседовал об огурчиках и помидорчиках, но потом их выгнали по приказу государственному, очищать начали столицу, и я потерял свою связь с Кавказом навсегда. И акцент свой классный потерял, и остался у меня лишь канадско-глупый акцент. Единственное, что я мог, так это «Боржоми» пить, но потом и «Боржоми» пить стало поздно – запретили и это. Тут и сказке конец.
Банк
Не жалуюсь! Нет, не жалуюсь. У каждого своя сложная работа, каждый работает, как говорится, на износ, не жалея себя. И если каждый случайно задетый, недовольный тип будет все время жаловаться – в будущее двигаться вперед уж никак не успеем. И будущее у нас такое, что нельзя, к сожалению, всю жизнь хранить деньги в носочке под кроватью – приходится с банками сталкиваться. И с банкиршами. И банкирши не исключение. Тоже работают. Тоже двигаются вперед не жалея себя.
Присел на дорожку.
Вздохнул, встал и пошел.
В банке было на удивление мало людей, и я обрадовался – стареть в очереди не придется. Пошел прямо к кассе. Это была моя первая ошибка. Оказывается, там номер надо взять и подождать – ну, правила такие. А не будешь следить за правилами – обидятся. Охранник пальцами разными помашет тебе перед глазами. Вобщем, нормально. Без правил сложно, я согласен. Взял номер и начал ждать, пока девушка на кассе не освободится от охранника, ради которого глазки строила.
Стою, жду, но потом устал – ну, не интересно маяться одному весь день.
– Гражданка, – говорю, наконец, – будьте добры, можно у вас спросить, в конце концов?
Тут она ко мне с глазами поворачивается, ресницами удивляется:
– Чего, – говорит, – надо? – Так, ласково, скорее, из удивления.
– Счетчик открыть, – говорю, – будь ласка.
Тут удивление заканчивается, и вместо него начинаются вопросы:
– Зачем, – говорит, – надо? Какая фамилия? Год рождения? Место проживания? – И тому подобное, и очень быстро задает вопросы, чтоб не было времени лгать, наверное. И не записывает ответы, а, похоже, просто так спрашивает, искушает меня. Сначала мне не жалко, ну, хорошая практика, в принципе, но путаться начинаю, когда вопросы доходят до веса и роста – с числами и цифрами всегда тяжело на чужом языке.
– Не, – говорит тогда, – путайся тут! Иди туда, вон. Касса где, другая, вон, вишь, желтенькая юбка? Счета – это ее.
Отправляюсь туда и вижу: у желтенькой тоже глаза и ресницы. Тоже вот – старается вовсю. Каверзные вопросы задает. Бумаги вынимает. И главное – придирается.
– Не так пишется, – говорит, – а так, без мягкого знака. Не такими крупными детскими буквами, а так, нормальными. Да что за почерк у тебя? Кто тебя научил писать? – Ну, вопросы такие, сложные. И тоже не записывает ответы, а, похоже, просто так задает, чтоб человек потом засиживаться не захотел, а сразу ушел.
В конце концов, когда все возможные ошибки уже были сделаны, доходим до сущности дела – до долларов.
– То есть откуда мне было знать, что именно доллары мне нужны, мы же в России, – говорю, уже полностью вешая нос. – Ну, это же издевательство.
– Будешь знать, – говорит, – когда над тобою издеваются, а вот это – правила наши. Хочешь открыть счет здесь – первый вклад должен сделать в долларах, понял?
Правила так правила. Я понял, и меня отправили в другую кассу, к другой девушке, с глазами. Чтоб с числами работать. Хорошенькое дело. Но когда я на нее посмотрел, я подумал, что все-таки споемся – глаза у нее такие. Красивые. Красивыми глазами спрашивает, сколько я хочу купить рублей.
– Не хочу, – говорю, – купить рублей, они у меня уже есть. Мне нужны доллары.
Тогда и наши отношения скисли. Ей, похоже, за державу стало обидно.
– Но это ваши же правила, – говорю.
Но не важно было. Обида есть обида. Цифры разные начали летать туда и сюда, и я засомневался в том, что споемся.
– Я вас умоляю! – говорю я, уже готов упасть от усталости.
– Нет, это я умоляю! – говорит.
– Вы мне разменяете или нет?! – говорю.
– Да, – говорит, – но ты не поднимай на меня твой иностранный акцент, а то сейчас получишь, понял.
– Если, – говорю, – вы доллары имеете в виду, то ради Бога, получить и очень даже желаю. А если, впрочем, и что-то другое имели в виду, простите, я не понимаю, но я надеюсь, что мы сможем наладить отношения.
Похоже, она умилилась немножко, вздыхала. И спрашивает
– Курс, – говорит, – не знаешь, какой сейчас?
Но я не знал, и она отправилась узнавать, снова в обидном настроении. Когда вернулась и дала мне, наконец, баксы, я вышел из кассы весь мокрый от пота. На другой кассе желтенькая дама обрадовалась моему возвращению. Смотрела на часы. Полчаса до закрытия, может, его отправить домой, чтоб он вернулся закончить завтра? Я ничего не сказал. Может, мой унылый вид её растрогал, и она тоже умилилась.
После не слишком долгих разборок положили деньги на счет, и я вышел из банка и больше не возвращался – слишком боюсь.
Не знаю, можно ли было бы как-то улучшить процесс, не берусь учить – не банкирша я, или там кассирша пивной лавки, не знаю. Знаю только, что придираться очень легко со стороны, а вот найти реальные ответы – не легко. Я лучше деньги буду хранить под кроватью.
Рюкзак
Было время, летишь – пожалуйста, возьми с собой что хочешь на самолет, хоть козла. А теперь – какие-то жалкие 20 килограммов. Нужно было мне очень внимательно выбирать, что с собой взять. Задача не простая, ведь накопилось столько хлама. Чемоданы набил книжками, остался только рюкзак, но в рюкзаке место на два-три вещи.
ЛДПРовская майка
Одно время каждый день начинал с рассказа, типа, сосед у меня Владимир Вольфович, звонил он в дверь вчера, хотел немножко муки (кажется, что-то пек) и заодно рассказал про существительные. Хочу и вам рассказать. Или: мы с Владимиром Вольфовичом вчера чай пили. Он мне рассказал кое-что интерессное, хочу с вами поделиться. Он мне рассказал про третью форму глагола. И так занятия проходили. Студентам было интересно, сначала даже вроде поверили, будто он у меня сосед, и мне было смешно (просто думаю о Владимире Вольфовиче и сразу на душе комично – любимый он мой русский комик).
Вот приближались новогодние каникулы, время отдыха – две недели перерыв. Все счастливы – от этого поганного английского хочется отдохнуть, каким бы ни был смешным Владимир Вольфович, но устали.
